Мужчины не плачут

Сережка выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью. «Сколько раз я просила…», — вслед ему, закрутив кран, закричала привычно Инга, но осеклась. Из комнаты доносились необычные, странные, чем-то испугавшие ее звуки. Увиденное по настоящему поразило — никогда, никогда бы она не подумала, что ее муж может рыдать, так рыдать. За семнадцать прожитых вместе лет не бывало ничего подобного. Даже когда умер его отец. Тогда Инга очень боялась за Колю: Николай был близок с отцом, как никто из знакомых. Когда Сергей Николаевич заболел, и стало понятно, что никак не спасти, ей было очень страшно за мужа. Свекор долго мучался. Коля тяжело переживал свое бессилие, но и в самые трудные дни не плакал так, как сейчас. Хорошо зная мужа, Инга видела, что он изо всех сил старается взять себя в руки, но не может. Это испугало ее настолько, что даже выскочивший в сгущавшиеся сумерки сын, отошел на второй план. Сначала Инга пыталась выяснить у Коли, что случилось, потом уже просто старалась как-то отвлечь, утешить. Наигранно шутила, говорила, что на истериках в доме специализируется она и, если он не расскажет в чем дело, то будет целую неделю пить ее любимый новопассит… Но Николай, как будто бы не слышал ее, и только когда начал понемногу справляться с рыданиями, попросил оставить его и ушел на балкон…
Вернулся домой и ушел спать Сережа, а муж все стоял и стоял на балконе, лишь изредка переступая с ноги на ногу… Настоящие мужчины никогда не плачут. Эту истину Коля усвоил так рано, что даже не помнил, было ли время, когда он не стеснялся своих слёз. Конечно, кроме «разрешённой», мелодраматической «скупой мужской слезы» от избытка чувств — иногда от трогательного фильма, иногда от рассказов близких. А сейчас что-то треснуло внутри, и слезы текли из глаз, и он никак не мог их остановить. Последний раз так он плакал больше четверти века назад, в отрочестве. По, казалось бы, совершенно безобидному поводу. Позже он вспомнит те слезы. И поймет, отчего плакал — и тогда, и сейчас. А пока, вопреки всем его усилиям, из глаз как-то сами стекали капля за каплей. …
В такие далекие теперь его тринадцать лет Коля плакал из-за разбившейся фигурки Эола. Смешная и симпатичная стеклянная фигурка безумно нравилась мальчику. В их тогдашней жизни было немного вещей, принесенных не для какой-то цели, а просто оттого, что нравились: семья жила тесно и очень небогато. Была ли тонкая и хрупкая стеклянная фигурка действительно талантливой работой неизвестного стеклодува или просто уж очень необычной вещью в их доме — скорее всего, не узнать никогда. Но Колю она очаровала сразу. В первый же миг, как только мама принесла ее и позвала полюбоваться. Больше всего на свете пугало, что фигурка может разбиться, и когда в детскую купили новый диван, Коля больше испугался, что фигурка разобьется при перестановке мебели, чем обрадовался тому, что наконец-то сможет спать на нормальной кровати. Чтобы сберечь «Владыку ветров», он специально завернул его в платок и спрятал в коробку. После перестановки, места для старенькой этажерки в комнате не нашлось, и ее выставили в коридор. Туда же уехал и прижившийся на ней Эол. Как Коля протестовал! В тесном коридоре смахнуть фигурку с этажерки можно было в любой момент, а шансов уцелеть на плитке пола у нее не было бы никаких. Но мама уговорила его: «на этажерке фигурка хорошо видна – ведь она должна радовать нас – какой смысл держать ее в коробке? В конце концов мы будем помнить, что она хрупкая, и будем с ней осторожны…» Через несколько дней Коля сам и сбил ее, одевая ранец. Эол разбился на множество крошечных стеклянных осколков… даже склеить не было никакой надежды. Разбился навсегда… Коле тогда казалось, что он, когда еще этажерку только вынесли в коридор, видел каким-то таинственным внутренним зрением, как разбивается эта фигурка. Крохотные голубые кристаллики. По всему полу. Коля плакал навзрыд. Не вернуть. Не склеить. И он сам сбросил — даже винить некого. Ах, если бы он настоял на своем, когда купили диван…
 …
Инга не сразу связала уход Сережи и слезы Николая. Только утром, когда поняла, что сын почти не разговаривает с отцом, заподозрила неладное. «Что у вас с Серым?», — спросила она, как только закрылась дверь квартиры. Благо до метро им было по пути, и можно было поговорить. Но Коля был сдержан и немногословен. Инга взволновалась, зная, что муж очень ценит «мужскую дружбу» с сыном и переживает последние месяцы из-за резкостей Сергея, то ли «разбушевавшегося» по весне, то ли возбужденного наступлением «разгильдяйского подросткового возраста». Из ответов Николая удалось понять немного: Сережа обиделся, а Коля считает себя виноватым. Вечером ссору удалось примирить, и «режим молчания» рассосался. Но отношения не стали прежними. Только через пару недель Инге удалось разговорить мужа: «Всего одна сдуру сорвавшаяся оценка этой девицы… Когда я увидел его глаза, то сразу понял, что совершил… В юности ведь восприятие жизни такое целостное… Он и так пришел ко мне со своей болью. Его УЖЕ обидела несправедливость случившегося, и он искал защиты, а я не понял этого сразу, и у меня вырвалось такое циничное определение. И все. Мир изменился. Я увидел это в его глазах. Мы перестали быть «всегда вместе» — я стал одним из всех. Конечно, мы помирились, но вернуться туда, в прошлое, в котором было полное доверие, наверное, нельзя совсем. Этого прошлого просто нет. Разбилось. Давай и мы не будем больше к этому возвращаться». И они действительно больше никогда не возвращались к этой теме. И Николай больше не плакал — ведь мужчины не плачут.
Мужчины не плачут… Разве что, когда сами совершают непоправимые ошибки. И последствия необратимы… Это слезы бессилия — не вернуть, не склеить, не оживить. Сам. Сознание того, что ты это сделал сам — и уже не вернуть, не исправить. Что навсегда. Бессилен перед собственной глупостью. Вот тогда и остаются только слезы…
А еще в детстве Коля плакал горько-горько, когда в последний день лета, перед тем как идти в первый класс, до кости сбил коленки. Бабушка позвала его, и он бежал к ней со всех ног. В их дворе, асфальтируя дорожку, недавно выложили бровки – он помнил о них и должен был ловко перепрыгнуть. Но в последний момент отвлекся, чтобы помахать бабушке рукой и… растянулся с разбегу. Как больно! Но еще больше обидно – ведь он помнил об этой бровке все время, когда бежал… Сам виноват… А впрочем, может быть ребёнок плакал просто оттого, что было больно и страшно: разбитые колени нужно было мазать зеленкой — зеленка «жгла»… и не надо все усложнять. Кто из мальчишек в детстве не разбивал колени? Ведь и шрамы то сошли, когда на висках уже появились первые седые волосы. Только вот отчего же в Колиной памяти сохранился лишь этот случай? Разве мама не вспоминала, что коленки в детстве у него не успевали заживать, так часто он сбивал их...