Постиндустриальная экономика: незабытое старое

Каждому, кто хоть изредка читает украинскую публицистику наверняка не раз попадались на глаза обвинения в феодальности уклада ее экономики и/или призывы не отставать от «развитых стран», стремительно уходящих в далекое постиндустриальное далеко. Последним по времени подобным призывом стала вторая часть дилогии Валерия Пекара «Глобальний фазовий бар'єр і шанс на український стрибок». Глубокий анализ текущей ситуации и актуальных задач, выполненный ее автором, помогает осознать существующие вызовы и возможные действия. В отличие от первой части, вторая более локальна. В ней меньше внимания уделяется построению глобальной модели исторического развития. Такая «локализация», как и сосредоточенность на задачах перехода, безусловно, сделает ее весьма привлекательной для тех, кто ищет реальных точек приложения общественно-экономических моделей и хочет перемен.

Дул, как всегда, октябрь ветрами.
Рельсы по мосту вызмеив,
гонку свою продолжали трамы
уже - при социализме.

Поэтический образ певца революции прекрасен по-своему. Однако представление процесса смены общественно-экономических формаций (или процесса фазового перехода, в терминах Валерия), как чего-то одномоментного (в исторических масштабах) чревато не только погрешностью модели, но и потерей понимания многих реальных возможностей, примеров и возможных экономических зависимостей. Об одном из таких примеров, демонстрирующих отраслевую неодновременность перехода мы и поговорим.

В этой заметке я приму как данность несколько положений, которые, конечно, можно и нужно доказывать, в общем случае. Надеюсь, что читатель, в большинстве своем, уже согласен с этими положениями. У автора же все равно нет другого способа ограничить объем написанного. Впрочем, при необходимости обсуждения этих тезисов можно продолжить в других заметках ;)
Итак, примем:

• реальные экономики многоукладны. В самом что ни на есть передовом обществе сохраняются модели ренты за ресурсы, типичные для феодального уклада, а если мы присмотримся к признанным примерам рабовладельческой жизни, то найдем там элементы вполне промышленного производства;
• состязательность, борьба за признание (в обиходе часто именуемые статусом или общественным положением) присущи субъекту, а не типу общества и потому вечны. Следствием этого является такая же вечная неоднородность социума (вершины «рельефа» могут очень сильно отличаться для, скажем, синих и желтых умов в терминах спиральной динамики, или для ученых (нобелевская премия) и алкоголиков («Ты меня уважаешь?» :), но от этого «рельефность» социального устройства не исчезает, а лишь изменяет координаты оценок);
• многократный рост объемов тиражирования продукта/услуги — одно из ключевых условий повышения производительности труда в соответствующей отрасли. Росту объемов объективно препятствует вышеупомянутое стремление субъектов к сохранению отличий (социального рельефа) и это препятствие статистически объективно, несмотря на субъективный характер его проявления в каждом конкретном случае.

Мне уже приходилось высказывать мысль о том, что подход к анализу смены общественно-экономических формаций, предложенный Валерием в первой части дилогии, удобен как любая декомпозиция, поскольку позволяет анализировать элементы процесса, а не всю систему в целом. Однако платой за декомпозицию всегда служит «затенение» целостного восприятия, собственно исторической последовательности происходящего, подобно тому, как спектральный анализ, упрощая оценку искажений сигнала при его прохождении по цепям, делает неочевидным результат в естественной для нас временной «развертке». Не отрицая удобства анализа отдельных спиралей-составляющих перехода, зададимся вопросом: «А как же происходит/происходил процесс смены формаций с точки зрения «живого» наблюдателя?» Вопрос не нов, и ответы можно найти в самых неожиданных местах.

И был глубокий эконом,
То есть, умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.

Многоукладность, как видим, нашла отражение даже в классической поэзии :). Молодой, более прогрессивный герой вполне сосуществует с ведущим свои дела по старинке отцом. Вот, собственно, и вся премудрость. Найденные возможности «новой экономики» прорастают, по замечательному выражению Валерия же, «как трава сквозь старый асфальт». В статье этот процесс представлен лишь в одной из спиралей, но при анализе событий, упорядоченных по оси времени, без выделения отдельных составляющих, процесс совершенно аналогичен. Новые, найденные реальными предпринимателями возможности прорастают и множатся. Поскольку этими возможностями пользуются наиболее активные граждане страны, то и в других аспектах общественной деятельности их активность высока. Как следствие, критическая масса новых экономических отношений возникнет и приведет к реформам гораздо раньше, чем количество участников новых отношений составит большинство в обществе. От того, в какой степени реформы, изменения в общественном договоре поддерживают новые экономические механизмы и/или подавляют старые, и зависит, в конечном итоге, к какому из типов общественно-экономических формаций мы отнесем экономику в целом.
Конечно, чтобы определить упомянутую выше новизну экономических отношений, нам следует сформировать критерии отличия. Уже ставшие историей, предшествующие смены общественно-экономических формаций позволяют выделить такой комплекс примет:

• развитие средств и предметов труда позволяет столь радикально повысить производительность труда, что разрушает сложившийся «рельеф признания»: набор потребностей, который обеспечивал неравенство, теперь легко достижим (с одной стороны — удовлетворение комплекса этих потребностей перестает быть признаком лидерства, с другой — предложением этого набора никого не осчастливишь, он уже общедоступен и оттого утратил ценность. В последнем утверждении уместно сослаться на принятые в Австрийской экономической школе принципы определения ценности);
• для формирования «рельефа признания» в новых условиях найден и применяется другой, более изощренный механизм принуждения;
• работа нового механизма принуждения обеспечивается новым соглашением об общественных ценностях, в каком-то смысле — пересмотренным общественным договором.

На примере перехода к капиталистической (промышленной) ОЭФ видим: рост производительности труда высвободил бывших крестьян и вовлек их в качестве промышленных рабочих в производство теперь уже на основе экономического принуждения. Собственность на средства производства получила статус священной коровы: неприкосновенной «частной собственности». Дальнейший рост производительности труда в XX веке высвобождает промышленных рабочих, которых теперь будут называть менеджерами, и занимать их в постиндустриальном производстве. Этот новый вид производства ваш покорный слуга называет производством стоимости обращения (можно выделить два вида труда в процессе производства стоимости обращения: подробнее см. в «Политэкономии постиндустриального общества»). Новый тип общественных ценностей теперь называется Торговые Марки и Интеллектуальная Собственность (ТМиИС) и считается такой же священной коровой. Обладатели прав на ТМиИС теперь оказываются на «вершинах рельефа», так как стоимость продуктов/услуг зависит от наличия этих качеств едва ли не больше, чем от их содержания/функциональности. Эта стоимость сформирована в сознании потребителей, поэтому мы можем говорить об информационном характере принуждения.
До сих пор, разбирая примеры, автор сознательно уклонялся от отраслевых характеристик, хотя читатель, наверняка, типичные отраслевые признаки «подставил в уме». Это неслучайное уклонение — в отраслевом, как и в геополитическом аспекте нет оснований полагать, что все должны быть в едином строю. Как разные страны могут в разные моменты истории набирать «критическую массу» новых предпринимателей, так и отрасли могут идти не в ногу. Для нас привычно считать локомотивом перехода к постиндустриальной экономике информационно-коммуникационную отрасль (ИКТ или, чаще, IT). Автор, как выросший в этой отрасли субъект, конечно рад этому :). И, хотя далеко не является апологетом закона, запрещающего читать вслух детские книжки :(, тем не менее не может не отметить, что именно эта отрасль стала инициатором коренного пересмотра общественного договора, на сегодня наиболее ярко выразившегося в появлении Digital Millennium Copyright Act (Закон о защите авторских прав в цифровую эпоху).
Что же такого замечательного привнесли IT? За что им эта слава? Обсуждение этого вопроса заслуживает, конечно, отдельной публикации. Но задача этой статьи в другом, и мы лишь обозначим причины «величия IT» :). В рамках предложенных этой отраслью предметов и средств труда обеспечивается разрешение противоречия между тиражируемостью продукта/сервиса и его неповторимостью. Фабы стоимостью в миллиарды долларов никогда не позволили бы сделать производство дешевым, если бы не сногсшибательная серийность их продукции. Пока серийность ограничивалась, например, спросом на конкретную модель «радиоприемника на четырех лампах», ничего подобного не наблюдалось. Возможность эффективной работы над созданием стоимости обращения в продуктах/сервисах, построенных на базе IT, обеспечивается программируемостью их свойств (не путать с программированием, как технологией). Есть много интересных аспектов развития постиндустриальных элементов под влиянием IT. Например, процессы индивидуализации публикаций (в блогосфере) в сравнении с многотиражными СМИ (при «блогофикации» теряется диапазон рельефа, но зато увеличивается его охват). Но оставим их на будущее :), задача этой работы, в первую очередь, показать отраслевую неоднородность перехода к постиндустриальным отношениям.

А не знакомы ли нам в истории другие столь же резкие скачки производительности труда? Мне не приходит на ум лучшего образа, чем в старом советском фильме «Светлый путь» (1940 год), где Любовь Орлова, а точнее ее героиня — Таня, обслуживает 150 ткацких станков. В области производства тканей прогресс огромен. Причем прорыв произошел весьма давно: на границе XVIII и XIX веков. Ткацкий станок совершил революцию, разительно снизив стоимость производства тканей. А изобретение Жозефом Мари Жаккаром в 1790-1808 гг. самодействующего ткацкого стана сделало ткани настолько разнообразными, что напрочь лишило каких-либо шансов на успешный бизнес ручные промыслы в этой области (считается, что это изобретение стало одной из причин восстания лионских ткачей). Стан управлялся перфокартами настолько гибко, что в 1838 году был выткан автопортрет Жаккара (для этого потребовалось 24000 карт). «Информатизацию отрасли» :), таким образом, обеспечила перфокарта Жаккара (в Большом энциклопедическом словаре Брокгауза Ф.А., Ефрона И.А. она называлась «кусок картона с дырочками»). Другими словами это изобретение сделало на заре XIX века то, что компьютер сделал две сотни лет спустя с машинописными бюро, с отделами вычислителей, вооруженных арифмометрами и многими другими профессиями. Нас сейчас, однако, интересует не его влияние на эволюцию профессий, а изменение в отрасли, подвергшейся внедрению информационных технологий, не побоимся этих слов.
Вдумаемся в то, что дало легкой промышленности изобретение Жаккара. Практически без переоснащения производства, простой заменой перфокарт, производится смена модели. Недаром во Франции количество станков достаточно быстро достигает десятка тысяч. До станков с ЧПУ, которые принесут нечто подобное в другие отрасли, еще сто пятьдесят лет. А ткачи уже готовы развивать супермассовое производство мгновенно переключающееся с одного вида продукции на другой, обеспечивая таким образом низкие издержки и высочайшую производительность труда. Попутно обратим внимание, что Наполеон I наградил Жаккара не только пенсией в 3000 франков, но и правом взимания премии в 50 франков с каждого действующего во Франции стана его конструкции (трудно придумать лучший аналог защиты ТМиИС!)
То есть, в отрасли давным-давно сложилась обстановка, подобная куда более поздним переменам у коллег. Еще один шаг – изобретение швейных машинок в первой трети XIX века, и судьба отрасли была предрешена. С такой производительностью труда «обшить» все платежеспособное население планеты с точки зрения «функциональности» одежды (и наготу прикрыть, и от холода не страдать) стало делом вполне реальным. И если бы одежда служила до естественного изнашивания, то не быть бы отрасли сколь-нибудь заметным экономическим явлением — исчезла бы она, растворившись в смежниках, сохранилась бы лишь в ностальгических воспоминания, подобно часовщикам или фонарщикам.
Но судьбою было предрешено иное (строго говоря, скорее всего в роли судьбы выступили сами субъекты отрасли имевшие, с одной стороны, заметное влияние на власть уже в силу того места, которое отрасль занимала до ее информатизации, а с другой стороны недостаточно многочисленный, все же, состав, чтобы навязать перемены всей экономике. Принцип перфокарт Жаккара мог использоваться в других отраслях, но они не были готовы. Кстати, в обувной промышленности нечто подобное перфокарте совершил станок Бланшара (Blanchard), обеспечивший в 1830-1850 гг. не только бурное развитие отрасли, но и переход в массовом использовании от прямых обувных стандартов к право/левым парам).
Отрасль, столкнувшаяся с вызовом скачка производительности труда, ответила на него так, как только и могла ответить, чтобы сохраниться в экономически-значимом виде. Усилив информационное давление на потребителя, передовики отрасли добились того, что стоимость их продуктов все меньше определяется функциональностью (сроком носки, универсальностью и т.п.), и все больше зависит от представлений, сформированных «в головах». Роль ТМ усилена еще до образования Союза по охране промышленной собственности в рамках Парижской конвенции в марте 1883 года. Постепенно значимость ТМ выросла до уровня, когда выбор ее прямо диктуется местом потребителя в «социальном рельефе». Мода становится предметом описания в периодике (см., например, Отечественные записки, 1840. – Т. 9.), формируются обслуживающие отрасль эксперты, события, информационные поводы и т.д.
Сегодня есть все основания считать, что отрасль пользуется вполне завершенными постиндустриальными экономическими механизмами. Указание на контрафактность товара автоматически означает падение его стоимости в глазах потребителя вне зависимости от его функциональных характеристик, что можно считать верным признаком успешного утверждения нового общественного договора. Построена инфраструктура экспертов и медиа, обеспечивающих соответствующее информационное пространство отрасли. Трудно найти социальный рельеф с большим диапазоном, чем в области дизайна одежды. Учитывая относительно солидный возраст отраслевых ресурсов, их анализ может быть весьма полезным для оценки закономерностей процесса перехода к постиндустриальному устройству.
Совершенно особый интерес представляет, конечно, феномен «построения постиндустриализма в отдельно взятой отрасли» :). Но букофф уже много, потому отложим этот анализ на будущее.