вівторок, 20 листопада 2012 р.

Кризис, как медиана развития ОЭФ


Мы привыкли смотреть на кризисы, как на границы этапов, причинно-следственные агрегаты в процессе развития и смены ОЭФ (общественно-экономических формаций). Но возможен и другой взгляд, по крайней мере, на индустриальную и постиндустриальную ОЭФ. В рамках одной формации развитие идет тоже немонотонно. Присмотримся…
Довольно хорошо известен старшему поколению, тщательно изучавшему марксизм-ленинизм, тезис о переходе капитализма к высшей и последней его стадии — империализму (см. например, «Империализм, как высшая стадия капитализма» где справедливо отмечены «новые» признаки: концентрация производства и изменения, как в значимости, так и в механизмах функционирования финансовой системы). Мы не будем, разумеется, обсуждать «загнивание» капитализма, но заметим, что качественные перемены в развитии были отмечены задолго до главного кризиса этой ОЭФ. Посмотрим на переход к «империалистическому этапу» с сегодняшних позиций, с точки зрения перехода к постиндустриальной ОЭФ.
Что приводит к упомянутой выше «концентрации производства» (термин взят в кавычки, поскольку он был выработан эмпирически)? Приведем цитату из упомянутого выше источника, в котором собрана большая и доказательная статистика: «концентрация производства гораздо сильнее, чем концентрация рабочих, потому что труд в крупных заведениях гораздо производительнее» (довольно большой раздел цитируемой работы посвящен доказательству этого факта. Опустим доказательства, которые читатель легко найдет при необходимости). Причиной упомянутого факта в марксизме принято считать рост производительности труда, связанный с изобретением и использованием новых, индустриальных технологий: двигателей, электроинструмента и т.д.
Упомянутая «причина» — рост производительности труда — на самом деле не следствие изобретения паровой машины и других двигателей (как это принято считать в марксизме), а следствие бизнес-эффективности концентрации производства, позволяющей больше инвестировать в развитие средств производства (очень важна тут и роль изменений в финансовой системе, но ради компактности изложения этот аспект я опущу в данной публикации). Если быть строгим, то пара производительность труда/концентрация производства — диалектическое единство и попытка отделить курицу от яйца непродуктивна. Но для нас такое «отделение» и не важно,— важно, что быстрое развитие этой пары в определенный момент выталкивает ОЭФ в кризис, так как все производство необходимых благ можно осуществить, не привлекая к этому процессу значительную часть трудоспособного населения. Очень важно осознание того, что в индустриальном обществе управление формированием «набора необходимых благ» практически отсутствует (это прерогатива постиндустриального общества). Другими словами, производство «всего необходимого» ДЛЯ ВСЕХ силами ЧАСТИ трудоспособного населения заставляет общество либо допустить неограниченный рост неравенства (когда «поглощение» избыточной рабочей силы происходит неудержимым ростом роскоши немногих), либо содержать оставшуюся, неработающую часть за счет казны (что, кстати, не есть изобретение ХХ века, как принято считать — «закоренелые нищие» на содержании общины известны в Англии XVI века). Обратим также внимание читателя на то, что Великая депрессия это вовсе не точка перехода к индустриальному капитализму. Это, скорее, результат его расцвета!
Решение проблем, породивших Великую депрессию, было, конечно, комплексным. Но для целей этой работы необходимо выделить два важнейших фактора: ограничение продолжительности рабочей недели (что позволило соответственно расширить занятость населения) и развитие постиндустриальных тенденций, связанных с управлением формирования «необходимых благ», то есть переходом от формации, основанной на экономическом принуждении к формации, основанной на информационном принуждении. Этот переход позволяет, во-первых, занять часть трудоспособного населения новыми формами труда (см. «Политэкономию постиндустриального общества»), а во-вторых — сформировать множество новых «потребностей».
Развитие постиндустриального уклада (сосуществующего с доминирующим в тот момент индустриальным укладом) отчетливо проявлялось в росте затрат на маркетинг международных брендов (разумеется, не все затраты, отнесенные к маркетингу, носят постиндустриальный характер, но тенденция видна). К концу прошлого века в ряде развитых стран постиндустриальный уклад становится доминирующим. Но структурный кризис вызывается не этим фактом. Двигателем (но не движителем!) структурного кризиса 2008-201? годов стало взрывное развитие средств коммуникаций (в первую очередь Интернета и социальных сетей). Благодаря коммуникационным технологиям резко повысилась производительность «новых» форм постиндустриального труда, о которых говорилось выше. Мы вновь сталкиваемся с ситуацией, когда в производство благ вовлечено далеко не все трудоспособное население. Поскольку кризис еще не разрешен, то выделять наиболее эффективные меры его преодоления пока было бы преждевременным.
Задачей этой заметки не является анализ «движителей» кризиса, к которым, вне сомнения, относятся некоторые финансовые институты («движителем» Великой депрессии часто называют потребительский кредит, а «движителем» сегодняшнего кризиса — некоторые деривативы). Тем не менее, помнить о существовании институтов-движителей необходимо.
Еще одним вопросом, на который автор не готов дать ответ, служит вопрос о глобальных кризисах феодальной ОЭФ. В этом вопросе автору нужны консультации и дополнительные исследования. Но, пользуясь неофициальным характером этой публикации, рискну высказать гипотезу: не все феодальные ОЭФ пережили такой кризис, для некоторых он мог стать финальной точкой, после которой произошел откат «в начало формации». В частности, причиной такого «нерешения» может быть выбор в точке бифуркации, о которой говорилось выше, неограниченного неравенства. Но это, всего лишь, непроверенная гипотеза, нуждающаяся в подтверждении/опровержении историческими примерами (в качестве первого примера приведу цитату из Дж. М. Тревельяна («История Англии от Чосера до королевы Виктории»): «В царствование Генриха VIII некоторые большие города, такие, как Лондон и Ипсвич, организовали в административном порядке помощь своей бедноте. В конце царствования Елизаветы и при первых Стюартах это сделалось обязанностью, предписанной государственным законодательством и возложенной бдительным Тайным советом на членов местного городского самоуправления; расходы оплачивались обязательным налогом в пользу бедных»).

суботу, 3 листопада 2012 р.

Спиральная динамика vs Праксиология


Для начала приведем две цитаты. 
«Парадигмы мышления [которые рассматривает СД (БСО)] не бывают добрыми или злыми, хорошими или плохими — они отражают способ, как мы думаем, а не во что мы верим или что ценим. На основе наших ценностей мы совершаем хорошие или плохие поступки, а парадигмы являются способами преобразования наших ценностей в наши поступки».
«Область нашей науки человеческая деятельность, а не психологические события,которые реализуются в действии. Именно это отличает общую теорию человеческой деятельности, праксиологию от психологии. Предмет психологии внутренние события, которые приводят или могут привести к определенной деятельности.Предмет праксиологии деятельность как таковая».

Как видим, две науки пытаются рассматривать непересекающиеся области нашего бытия. Можно было бы это констатировать и никогда не пытаться их сравнивать или скрещивать, если бы не переход к постиндустриальной фазе общественно-экономического развития. Обратите внимание, что если праксиология является, в некотором смысле, продолжением и развитием классических либеральных подходов, идущих от Карла Менгера (а в чем-то и от Адама Смита), то есть из XVIII-XIX веков, то спиральная динамика — плоть от плоти порождение XX века. Более того, по времени публикация работ Клера Грейвза (конец пятидесятых — начало семидесятых годов прошлого века) удивительно совпадают с временем публикации работ, посвященных пирамиде Маслоу (середина пятидесятых — шестидесятые), ставшей чрезвычайно популярным понятием в маркетинге (об общности этих исследований говорит и тот факт, что Маслоу отмечал изменения в значимости потребностей в зависимости от возраста также, как сегодня спиральная динамика рассматривает движение по парадигмам мышления в процессе взросления).
Интерес к вопросу «Как мы думаем?» не случайно приходится на середину прошлого века. Этот вопрос ключевой для перехода к постиндустриальной модели производства. Напомню, что постиндустриальная стадия возникает тогда, когда ценность продукта/услуги формируется не только и не столько в процессе его материального производства (или процессе оказания услуги), сколько в процессе информационного воздействия на потребителя, формирующего (повышающего) индивидуальную ценность продукта/услуги в его сознании. Подробнее об этом можно почитать в моей fb-заметке «Постиндустриальное общество: реальность или миф?» Таким образом, выводы праксиологии, оставаясь совершенно справедливыми (ведь объективный анализ деятельности не меняется), становятся неполными, так как не дают предпринимателю инструментов для понимания как именно ему следует действовать, чтобы в сознании потребителя произошел желаемый для предпринимателя рост ценности продукта/услуги. Вот здесь-то на помощь и приходит спиральная динамика, помогающая найти ответы на возникшие вопросы, определить не только целевые группы, но и методы воздействия на них для внесения желаемых корректив в индивидуальные модели мира. Разумеется, этот «ответ» не случайно возникает тогда, когда вопрос уже актуален, то есть когда переход к постиндустриальным способам производства уже востребован.
Занятный взгляд на соотношение общего и частного в описанном выше процессе можно увидеть в еще одной fb-заметке «Что реальнее:действительность или наше представление о ней?»

середу, 19 вересня 2012 р.

О копипасте и copyright~е


Мне уже не раз случалось обсуждать тот непреложный факт, что информационные технологии и Интернет изменили практику использования текста (да и графики, впрочем). О проблемах, с этим связанных много написано, в том числеи вашим покорным слугой. Не углубляясь в подробности дискуссии можно заметить, что если в мире коммерческих изданий этот вопрос решается с одной стороны усилением законодательной защиты авторских прав (DMCA и т.п.), а с другой — поисками компромиссов за счет разрешения правообладателем обширного цитирования с «компенсацией» в виде индексируемой ссылки, то в мире науки, судя по недавнему посту Константина Сонина, эта проблема только возникает.
Интересно, что кроме плагиата, который настолько порицаем в академической среде, что борьба с ним даже не нуждается в специальных законодательных мерах, сегодня остается осуждаемым и факт самоцитирования. Судя по публикации К. Сонина вопрос о том, что изменяющиеся условия могут/должны вызвать изменения в подходах к публикации своих результатов еще даже не возник.

суботу, 8 вересня 2012 р.

Типографику в школу!


Вряд ли можно найти сегодня родителя или педагога, который не критиковал бы состояние нашей школы. И причина этого скептицизма не исчерпывается нашей привычкой вслед за  княгиней Щербацкой иметь «про запас, на случай неимения темы, два тяжелые орудия: классическое и реальное образование и общую воинскую повинность» :) Есть и куда более весомый объективный фактор. В быстро развивающемся мире высоких технологий так же быстро изменяется и востребованность тех или иных умений.
Меня учили в школе считать на счетах и логарифмической линейке, а также извлекать в столбик квадратные корни. Сегодня это очевидный анахронизм, и время, которое уделялось этим упражнениям, справедливо отдано другим задачам. Спор о том, насколько правильно выбраны эти «другие» задачи неслучаен: темпы развития  сегодня не оставляют нам шанса на эффективность выбора методом проб и ошибок. Ваш покорный слуга категорически не согласен, например, с расширением программы средней школы в направлении классической высшей математики. Но об этом в другой раз, так как диспут этот непрост, а аргументы неочевидны. Существуют гораздо более явные несоответствия в сегодняшнем варианте ответа на вопрос: "Чему и как учить?"
Другим анахронизмом, также исключенным из школьной программы, стала каллиграфия. Нас учили писать с нажимом и волосяными, отрабатывали наклон и размер букв. Не только школьные, но и инженерные штудии (в рамках курса черчения) возвращали меня к умению писать (на этот раз стандартизованным чертежным шрифтом). Разумеется, сегодняшних школьников нет нужды муштровать подобным образом (дай Бог научить их пониманию необходимости разбирать хотя бы собственные каракули). Но что пришло взамен? Ведь каллиграфия — это были не только школьные упражнения, но и определенный уровень культуры. Это, если хотите, возможность стать ротным писарем, если твой почерк понравился старлею.
Что-что? Читатель полагает, что нынешним призывникам почерк не поможет? Не стану спорить. Ведь речь не о том, чтобы вернуть каллиграфию в школу. Вопрос в том, что должно прийти на смену ей сегодня. И ответ: текстовый процессор — неправильный ответ. Потому что его аналогом являются чернила или золотое перо наливной ручки (кто еще не забыл что это такое). Ни чернила, ни перья не были предметами в школе. В школе учили культуре рукописного текста.
Логично предположить, что если персоналка отменила необходимость в рукописных искусствах, заменив рукопись текстом печатным, то теперь в школе нужна культура создания и работы с печатными текстами. Увы, это логично только для того, кто знаком с типографикой (то есть с искусством расположения шрифта и других компонентов полиграфического набора  на некой площади или в некотором пространстве — подсказывает словарь). Википедия уточнит, что типографика включает выбор гарнитуры, кегля, длины строк и расстояния между ними (интерлиньяж), изменение пробелов между буквами (кернинг) и группами букв (трэкинг). Именно этому надо учить вместо каллиграфии сегодня. Тогда при освоении презентаций учащимся не придет в голову раскрасить все буквы в тексте на слайде или использовать все имеющиеся в их компьютерах шрифты в самых неожиданных сочетаниях. Тогда мы сохраним надежду, что учась выражать свои мысли, школяр будет соотносить их не только с логикой и лексикой, но и оформлением текста. Именно в курсе типографики можно научить выделять элементы текста курсивом и полужирным, объяснив почему уместны те или иные приемы. Именно в этом курсе можно рассказать... Впрочем, остановлюсь, ведь это не курс типографики, это лишь объяснение того, почему эта наука так нужна в сегодняшней школе.
Конечно же, мне возразят, что не всем дано стать дизайнерами-верстальщиками. У меня готов ответ на это возражение: а разве тот факт, что далеко не все покидали школу, освоив искусство каллиграфии, мешал пытаться вырабатывать красивый почерк каждому учащемуся? Да, не все, кто учил в школе стихи на память, станет поэтом, но большинство все же научится отличать белый стих от прозы. Не все, кто получил отличные оценки по биологии, смогут отличить зеленую сыроежку от бледной поганки. Ну так не все и грибники. Тем не менее, знать о том, что бывают бледные поганки, и не стоит есть любой гриб смогут все, кто получил зачет по теме «микология». Точно так же обстоит дело и с типографикой. Уж коль скоро волею судьбы (или компьютера?) мы получили возможность работать с печатным текстом так же легко, как наши дедушки с рукописным, то и культуре обращения с ним стоит учить не менее тщательно.

вівторок, 21 лютого 2012 р.

Где грани нематериального?..


Среди различных форм и формул зла
Всего досадней поздние советы,
Пророчества вчерашнего числа
И фразы: "Мы предчувствовали это!"
Дж. Г. Байрон «Дон Жуан»,
Пер. Т. Гнедич

Вынесенные в эпиграф строки долгое время удерживали меня от написания этой заметки, хотя обратить внимание на «предчувствия» очень хотелось: ведь рост противостояния вокруг защиты так называемой «интеллектуальной собственности» и ее «союзников» в лице торговых марок и авторских прав ваш покорный слуга предсказывал в 2008 году. Те, кто в теме происходящего, могут смело пропустить вводные пояснения и сэкономить время, продолжив чтение с подзаголовка «Глобальность перемен». Для тех же, кто не участвовал в дискуссиях об ИС или, по крайней мере, не читал таких дискуссий — краткое введение.

В термин «интеллектуальная собственность» (ИС), по справедливому замечанию  @Nadia Repina, «слишком много втиснуто разного». Фактически его значение, в зависимости от ситуации и контекста, может изменяться и означать то совокупность прав на торговые марки (ТМ), то патентные и приравненные к ним права (ПП), то авторские и смежные права (АП). В результате этой неоднозначности происходят разнообразные подмены понятий (о чем мы поговорим в заключении этого анализа), отождествляются сущности, даже несравнимые, то есть нельзя не согласиться с подходом авторов терминомики: «когда начинаешь говорить "интеллектуальная собственность" – смысл-то и пропадает». Вследствие этого у тезисов, оперирующих ИС, возникают неоднозначности, причем порой не случайные, а с очевидной целью ввести в заблуждение слушателей. Эти неоднозначности играют, пожалуй, ключевую роль в непродуктивности дискуссий, идущих вокруг феномена. Мириться с этой бедой не следует, так как шансов, что «само заживет» нет — понятие ключевое и бурно развивающееся, как мы увидим ниже. А отдать развитие «на откуп» заинтересованным субъектам тоже нельзя, так как развитие это тянут в противоположные стороны :(

Чтобы разобраться с ипостасями ИС нам потребуется контекст, в котором интерес к этим правам возникает. И этим контекстом является процесс перехода к постиндустриальному обществу. Автор провел несколько лет назад политэкономический анализ  постиндустриального общества. Это довольно обширная работа (к тому же выстроенная на экономических подходах, близких к марксистским) и, чтобы избавить читателя от необходимости искать там нужные нам элементы, приведу две цитаты из старой публикации:
«Выводы.

4. Тенденция усиления внеэкономических средств защиты ТМ, ИС и АП в постиндустриальной общественно-экономической формации носит монотонный нарастающий характер.

10. Противоречия между правообладателями торговых марок, авторских прав и других форм интеллектуальной собственности (возможно включая также и сотрудников, занятых аналитическим и/или информационным трудом) и остальными субъектами экономической деятельности могут нарастать, и, не исключено, что могут приобретать антагонистический характер, если своевременно не будут запущены адекватные механизмы государственного регулирования производства СО».
Подтверждают справедливость написанного почти четыре года назад, противостояния вокруг американских SOPA и PIPA (заявление Wikipedia community (на английском) или обзор происходящего (на украинском языке)). Аналогичные протесты вызывает ратификации европейского ACTA (см., например, события в Польше и Чехии). Разумеется, автору приятно, что предсказания сбываются, но гораздо важнее, мне кажется, чтобы происходящее было правильно оценено.

О том, что оценка происходящего с «интеллектуальной собственностью» небезынтересна сегодня, говорят многочисленные публикации на эту тему, приведу лишь несколько совсем недавних, в хронологическом порядке. Дискуссии на тему интеллектуальной собственности собирают сотни комментариев, одна из них прошла в fb-группе «Либертарианство, австрийская экономическая школа. Libertarianism, Austrians» по инициативе @Игорь Соларов. Принявшие участие в дискуссии эксперты не ограничились пространством социальной сети и опубликовали свои взгляды: «"интеллектуальной собственности" не существует» написал @Volodymyr Zolotorov в своей колонке в «Контрактах.ua», ему возразил в своем блоге @Максим Крыжный ‎постом «Право копировать». Разумеется, мои fb-друзья на этом не остановились и продолжили дискуссию в fb. Буквально через день тема возродилась в заметке @Stanislav Mazurenko «1127 слов про ИС», тоже собравшей не один десяток комментариев, продолжающих дискуссию. О том, что вопрос может оказаться значимым далеко не только для экспертов, но и для всех «жителей» Интернета, нам поведали уже комментарии к законопроекту, опубликованные УНІАН. Иначе говоря, «тема важная и актуальная» (с) :)

Множество аргументов «за» и «против» тех или иных аспектов существования ИС и ее защиты, уже высказанных в перечисленных дискуссиях, столь разнообразны, что, казалось бы, можно подобрать себе набор по душе и присоединиться к соответствующему автору. Однако, вся дискуссия прошла, отталкиваясь от понимания классического промышленного капитализма, другими словами, без внимания к вопросу: «А почему, собственно, так остро стал вопрос именно сегодня?». А именно здесь, по мнению автора, кроется ответ и на вопрос: «Что происходит?» и на вопрос: «Что делать?». Поддержку я почерпну лишь в реплике @Vladimir Dubrovskiy «или мы имеем дело с "единством и борьбой противоположностей", из которой родится нечто; или с проблемой trade off между двумя видами зла». Мне действительно кажется, что из диалектического единства рождается нечто, причем это нечто весьма и весьма значимо!

Глобальность перемен

Чтобы описать, как из имеющихся вокруг ИС противоречий возникает новое качество, очень кратко уточним контекст, в котором происходят изменения. Множество авторов, так или иначе отмечали, что в развитии человечества (не побоимся громких слов) происходит качественный скачок — переход к постиндустриальному (информационному) обществу, представляющему собой следующую за промышленным капитализмом общественно-экономическую формацию. Этому, собственно, и была посвящена в 2008 году моя работа, со ссылки на которую начинается этот пост. Множество подобных ссылок приведено уже внутри неё, в рамках списка литературы. К тому же радикальность происходящих изменений осознается и осмысливается все чаще и глубже (см., например,  на знаковую публикацию @Валерій Пекар «Глобальний фазовий бар’єр і шанс на український стрибок»). Смена общественно-экономической формации (ОЭФ, фазовый переход) связана, на мой взгляд, с качественным изменением отношений в обществе, а именно с переходом от экономического принуждения к принуждению информационному (если пользоваться марксистской терминологией, а это удобно в данном случае — хотя автор отнюдь не марксист). Довольно подробно это описано в моей fb-заметке «Постиндустриальное общество: реальность или миф?». В этих терминах совсем кратко логику смены ОЭФ можно представить так:

  • рабовладельческая/феодальная ОЭФ: силовое, властное (марксисты говорят внеэкономическое) принуждение;
  • капиталистическая/индустриальная ОЭФ: экономическое принуждение;
  • постиндустриальная/информационная ОЭФ: информационное (в смысле, близком к понятиям НЛП (коего я ни в коей мере не поклонник)) принуждение.

Поскольку привычное нам окружение порождено традиционным капитализмом, то и естественные оценки выстраиваются, исходя из развитых им либеральных ценностей. Эти ценности отвергают насилие (то есть предшествующее (силовое) принуждение) и абсолютизируют свободу выбора, связанную с основой этой формации — свободным обменом. Автору близки эти ценности (в шутливом рейтинге Slon.ru ему присвоили более либеральную оценку, чем Валерии Новодворской :) Тем не менее, стремясь сохранить объективность, приходится признать, что эти ценности столь же преходящи, как и ценности, предшествовавшие либеральным. Именно атака из новой ОЭФ на привычные нам приоритеты и вызывает, по-видимому, столь жаркие дискуссии. Предугадать, какими будут новые ценности, вероятно, невозможно — их следует «подсмотреть». Но пока у автора нет своей версии. Зато есть понимание того, почему происходит упомянутая атака, и какими должны быть конструктивные усилия.

Углубимся немного в рассмотрение ОЭФ и обратим внимание на то, что каждая такая формация развивает определенный вид прав собственности, служащий ей «опорой»:

  • рабовладельческая/феодальная ОЭФ: право владения ресурсами, право обладания землей и рабами (колонами);
  • капиталистическая/индустриальная ОЭФ: незыблемость права частной собственности (в том числе — на средства производства);
  • постиндустриальная/информационная ОЭФ: право на интеллектуальную собственность и торговые марки (ИСиТМ).

Присмотримся к предыдущей смене ОЭФ, чтобы облегчить рассмотрение нашего перехода (анализ текущего перехода — трудная задача, ведь наш взгляд пристрастен). Переход не «от» а «к» привычному нам контексту легче :) Как происходил предыдущий переход?
На смену отношениям, в которых «вассал моего вассала — не мой вассал» приходили отношения, в которых становилось возможным обращение «через голову», если это оказывалось выгодно сторонам. Как вы думаете, это нравилось тем, кто неплохо устроился в «старом, добром феодализме»?
Феод, переданный сеньором вассалу, оставался и в собственности сеньора. Капитализм не терпит такой двойственности и, соответственно, требовал реформы права собственности. Не думаю, что это всех восхищало.
Крестьянин использует свои орудия труда, и продукт труда распределяется между ним и синьором. Сравните с ситуацией на промышленном предприятии. Мне кажется, что именно эти отличия дали чудесный повод для спекуляций, то есть обвинения предпринимателя в несправедливом распределении прибыли ;) Что мы и наблюдали в критике капитализма у Маркса.

Вооруженные опытом преодоления описанных выше противоречий, посмотрим, что происходит теперь. Ключевым элементом собственности теперь становится торговая марка (ТМ, бренд). Информационный характер наступающей ОЭФ в том и проявляется, что информационные потоки, порождаемые, в первую очередь, владельцем бренда, формируют представления о бренде у потребителя. Именно ценность бренда, сформированная, образно говоря, «в голове потребителя», обеспечивает обмен «освященного» брендом товара по той цене, которая устраивает владельца бренда. Именно над увеличением этой ценности трудится огромная часть работников, высвобожденных из материального производства и занятых теперь новыми формами труда (не будем отвлекаться на описание этих форм — кому станет интересно, тот найдет их в отдельном разделе упоминавшегося политэкономического анализа). Труд, необходимый для формирования у потребителя представлений о бренде, во многих своих проявлениях вполне конкретен, хотя и носит, в большинстве случаев, информационный характер. Разумеется, коль скоро предприниматель несет затраты, связанные с этой работой, то он заинтересован в том, чтобы его инвестиции были защищены.

Но результат усилий предпринимателя, направленных на усиление ТМ, не материален, более того, он «размещается в голове» потребителя. Как его там защищать? Единственный способ — защитить те ассоциации, с которыми связана ТМ. Первое, что приходит в голову — слоганы, но ими список не исчерпывается. Таким образом, список запросов на расширение защищаемой «интеллектуальной собственности» объявляется открытым.

Кстати, обратим внимание на то, что в дискуссиях о защите ИС, которые попадались мне на глаза, исключительно редко оспариваются механизмы защиты ТМ. В качестве примера рассмотрим преследования за ввоз, скажем, поддельного Rolex-а. Состав преступления, на первый взгляд, не столь уж очевиден. Тем не менее, думаю даже с традиционных либерально-капиталистических позиций это не вызывает протеста. Ведь фактически функциональность контрафактного продукта может заведомо мало отличаться от оригинала, но оригинал приобретает свою ценность в глазах потребителя только как представитель ТМ, а мы помним, что происходит это в результате целенаправленных усилий предпринимателя (владельца ТМ). Таким образом, трудно спорить с тем, что подделка бренда — действие «несправедливое», а использующий подделки, очевидно, пытается ввести в заблуждение окружающих, то есть в каком-то смысле — мошенничает.

Интуитивно видится необходимым расширение понятия собственности, что и происходит у нас на глазах путем усиления поддержки сущности, именуемой «интеллектуальной собственностью». Однако, далеко не всегда достигается желаемый результат. Причина этих сбоев — нечеткость понятия. Это становится виднее, если использовать аксиоматический подход терминомики — он позволяет легче совершить обобщение понятия собственности подобное тому, которое в школьной физике делает учитель, переходя от рассмотрения только «вещества» к «материи», и ее форме — «полю». У терминомики не в почете понятие собственности. Она оперирует более четкими (и широкими) понятиями «возможность» и «грань». По определению «грань — договор, который делит возможности на свои и чужие». При использовании такого подхода более привычное нам понятие собственности легче расширить, представив как возможность доступа к сформированному «представлению в голове» потребителя. Вполне логично отделить гранью результаты, достигаемые одним предпринимателем (одной ТМ), от результатов усилий другого предпринимателя.

Теперь, когда контекст использования понятия ИС мы прояснили, разберем причины вызывающие дискуссии вокруг этого понятия. В большинстве случаев дискуссии возникают, как мы уже отмечали, не о ТМ, а вокруг других форм нематериальной собственности. И тут надо разделить два противонаправленных процесса, имеющих очень схожие, иногда и совершенно одинаковые проявления. Первый процесс представляет собой традиционное использование исторически сложившихся обычаев в интересах отдельных видов бизнеса. Отличным примером этого является стремление традиционных издателей бумажной продукции защитить свой бизнес от изменений. Это, разумеется, реакционный процесс (вроде Locomotive Acts, ставший в 1865 году инструментом борьбы с зарождающейся альтернативой привычному извозу). Борьба с препятствием развитию технологий, надеюсь, обречена на успех, так же, как и в случае с требованием «идти перед авто и размахивать красным флагом». По моим представлениям, эта борьба должна идти по пути детализации предмета защиты. Наследство здесь отвратительное, ибо в один винегрет волей случая и злого умысла оказались перемешаны объекты патентной и авторской защиты. Но прежде чем обсуждать эту адскую смесь, стоит познакомиться с другой, прогрессивной частью процесса охраны новой собственности.

Как мы договорились выше, постиндустриальный характер бизнеса возникает вследствие создания определенных представлений о ТМ и продукте «в голове потребителя». Поскольку представление о ТМ и соответствующем продукте не может быть абстрактно, то перед ТМ (а точнее, перед ее владельцем) естественно стоит вопрос: «С какими свойствами товаров будет она ассоциироваться?» Ассоциации эти могут быть со свойствами двух типов (как и соответствующий труд по их созданию). Во-первых, это могут быть представления о значимом качестве, «достойности использования» и т.п. не вполне конкретные характеристики, тем не менее, переходящие для некоторых категорий потребителей в ранг «must have» (иногда, правда, лишь в мечтах владельца ТМ :). Во-вторых — это могут быть вполне конкретные конструктивные особенности, своего рода «фишки» продукта (или услуги), далеко не всегда обязательные для получения требуемой функциональности, как правило, имеющие вполне приемлемые аналоги. Отличным примером могут послужить жесты на тачскринах. Ну право же, нет никакой разницы между ответом на звонок проводкой слева направо или сверху вниз. Тем не менее, первый жест сразу ассоциируется с торговой маркой. И вполне естественным кажется стремление предпринимателя, защищающего свои инвестиции «в голову потребителя», не позволить в этой части конкурирующему продукту оказаться неотличимым.
Владение правом использовать эти «фишки» и должна защищать охрана ИС, связанная с инновационными практиками и развивающаяся в постиндустриальном обществе. Конечно, мы не привыкли к этому и первая реакция — протестная. А что собственно «огораживает» в данном случае предприниматель? К счастью, в нашем распоряжении отличные примеры, снимающие эти протесты. Примеры эти есть потому, что отрасли развиваются неравномерно. В fashion-отрасли переход к постиндустриальному этапу произошел давно (там уже двести лет, как используют перфокарты :) и оттого к новому типу отношений мы уже привыкли (о том, как происходил переход можно почитать здесь). С одной стороны никто, кроме правообладателей, не выпускает моделей, представленных к сезону тем или иным известным домом моды. А с другой стороны и потребителю не очень-то нужны китайские, пусть самые что ни на есть точные, копии последних моделей Valentino или Юдашкина. Потребитель сам ищет способы проверить: «А настоящий ли это Reebok или Levi’s?» Все понимают, что скопировать лекала не труднее, чем топологию микросхемы. Но за две сотни лет общественные практики уже устоялись, и сложилась та самая дифференциация розничных продавцов, поддерживающих бренды и дорожащих своей репутацией, о которых, как о возможном пути решения задачи защиты ИС, говорят в упомянутых во введении дискуссиях.

В областях же технологических, возможность с легкостью копировать чужие «фишки» возникла недавно, оттого мы не имеем соответствующих практик, зато имеем «винегрет» в законодательстве. Теперь, когда мы определились с мотивами защиты тех или иных особенностей, можем подробнее рассмотреть, что же произошло с законодательством.

Изначально технологические изобретения защищались патентным правом, а творческая деятельность — правом авторским. Заметим, что эти области защищались весьма и весьма разными способами. Но при этом в обоих случаях были довольно схожими взгляды на охрану и неущемление интересов всех остальных участников рынка. И в одном, и в другом случае защищаемые законом права (в первом случае изобретателя, а во втором — автора) не должны были препятствовать обычной деятельности всех остальных. В обоих случаях это защита права на сущность, которая с большой вероятностью вовсе не возникла бы, если бы не усилия ее создателя.
Для АП неущемление интересов третьих лиц достигалось с одной стороны защитой лишь творческих результатов, которые не возникают, как мы знаем, у разных людей одинаковыми, а с другой — АП создателя поэмы никак не мешают его «конкурентам» написать на ту же тему другое произведение. И уж, конечно, никому не приходило в голову, что АП может распространиться на любой текст/сочетание звуков/красок и т.п. По идее АП надписи на заборе им не защищались :) Именно поэтому исторически сложились столь жесткие условия защиты: АП возникает «по факту создания», платить за его поддержание не надо, действует 70 лет после смерти автора.
Для ПП подобный же результат достигался строгим требованием неочевидности (существенных отличий) изобретения. Другими словами законодатель предполагал, что посторонний не смог бы сам додуматься до патентуемого решения и то, что после патентования (или начала производства) решение становилось всем понятным, скорее помогало искать его аналоги, чем препятствовало собственной деятельности. К тому же ПП действует ограниченное время (15…25 лет в зависимости от страны). Да и дается патент не бесплатно. Более того, часто поддержка его стоит денег, а иногда пошлина растет год от года. Хороший пример того, как действует ограниченный срок патента, мы все наблюдали не так давно на примере актуального и сегодня алгоритма шифрования RSA, срок действия патента на который истек в 2000 году. Право первопользования сохраняет возможность продолжать производство за тем, кто придумал, но не зарегистрировал свое решение раньше, чем был зарегистрирован патент. Как видим, законодатель явно продумывал, как уменьшить влияние возникающей искусственной монополии на экономику с одной стороны, и не лишить изобретателя стимулов — с другой.

Совсем другое дело — ТМ. От знака, символизирующего предпринимателя, никто никогда не требовал ничего, кроме оригинальности и уникальности. Никаких  существенных отличий или творческих особенностей. Фактически право на ТМ — это «огораживание» одной из множества «незанятых банальностей». Развитие ТМ становится возможным лишь благодаря усилиям предпринимателя, получившего на нее права. В особых качествах (привлекательности, неординарности и т.п.) заинтересован сам предприниматель, но этого не требуют интересы третьих лиц.

Переход к постиндустриальному этапу вызвал, как мы видели, необходимость  защитить результаты труда предпринимателя, направленные на развитие ТМ. Однако, в отсутствие общепринятого представления о тенденциях, развивающихся в процессе перехода к новой ОЭФ, законодатель оказался перед требованием защитить «то, не знаю что». На фоне этих, и без того непростых процессов, сформировалась новая отрасль (производство программного обеспечения (ПО)), отрасль быстрорастущая и не успевающая сравнить и распространить эффективные предпринимательские практики. Чтобы мы правильно оценивали не только потребности в защите ИС, но и возможности самих предпринимателей, зададимся вопросом: «Почему компания Apple подает иски о нарушении ее прав на ИС против конечных пользователей столь редко, в сравнении с другими производителями ПО?» Еще одним фактором усложняющим жизнь законодателю стал изменяющийся характер средств обмена информацией, в первую очередь — резкое удешевление процедуры тиражирования информации. Это привело к появлению потока требований со стороны традиционных бизнесов, ищущих способы защиты от более эффективных конкурирующих нововведений.

В результате, не найдя подходящих решений среди наработанных в патентном праве практик или оценивая возможные решения, как слишком сложные для применения, законодатель начал внедрять примитивные способы защиты, созданные в АП в технологические области, попутно удовлетворяя запросы «страдающих» ретроградов.  Напрочь разрушая выстраиваемые десятилетиями балансы между запретами и правами, все подряд тексты, в том числе программные коды, начинают защищаться по модели АП. Но, в отличие от изобретения, программный код не содержит «существенных отличий» — это решение задачи, доступное многим. То есть результаты, как и следовало ожидать, весьма нехороши. Еще хуже то, что  никто не пытается исправить безобразие и «разобрать семь мешков фасоли (белую отделить от коричневой)». Напротив, вместо анализа причин ухудшения ситуации происходит тупое стремление как и в 1865 году «ограничить скорость движения 4 милями в час». Что делать? На что надеяться?

Первая хорошая новость, на мой взгляд, в том, что сами по себе подходы, которые пытаются защитить, проигрышны в плане конкуренции. Что хорошо показали музыкальные сервисы Apple. Развитие коммуникационной инфраструктуры, облачных сервисов, а также поддержка виртуализации все более широким классом процессоров, рано или поздно дадут решающие преимущества тем, кто захочет не препятствовать действиям пользователей, а помогать им. Недорогие worldwide сервисы, обеспечивающие всем желающим удобный доступ как к контенту, так и к программному коду, должны в обозримом будущем оказаться просто более конкурентоспособными, чем предложения желающих изо всех сил стращать и не пущать. Новые возможности для авторов: напрямую обращаться к читателям при помощи сервисов, подобных уже ставшими популярными у программистов App/Web/…/Store, новые инструменты video on demand и т.п. новшества не нуждаются в анахронизме защиты АП путем устрашения. С развитием сетевых сервисов, вполне реальным представляется отказ от практики коробочных продаж и переход к практике продажи доступа к сервису (при этом тиражирование необходимого пользователю кода — скорее помощь создателю кода, чем нарушение его АП). Разумеется, никто сам не откажется от запретов, но активность протестов пользователей (см. ссылки во введении) внушает надежды.

Вторым механизмом, помогающим развиваться постиндустриальным технологиям должна стать привычка. Точно так же, как платье от-кутюр сегодня требует соответствующей сумочки, так и использование в принтерах их родных картриджей в какой-то момент станет хорошим тоном. Это, разумеется, не означает, что исчезнут «совместимые картриджи» или услуги перезаправки израсходованных. Просто так же, как для бизнеса Louis Vuitton главную угрозу вовсе не составляют «альтернативы» с Привоза, так и для производителей принтеров потери от существования альтернативных расходников должны отойти на второй план. Помочь этому, смогут, кстати, развивающиеся технологии облачной печати, да и растущий интеллект принтеров (подобно тому, как цветные копиры не срабатывают при попытке скопировать банкноты). Однако изменение привычек не происходит само собой — над этим должны работать отраслевые ассоциации, которые пока не только не озаботились этой задачей, но и не осознали, как мне кажется, что такая задача существует.

Ну и, наконец, как первому, так и второму механизму перехода к постиндустриальным принципам охраны ИС нужны соответствующие правовые нормы. Нормы, защищающие предпринимателя, производящего инвестиции и стимулирующие его, но в то же время не препятствующие конкуренции, в первую очередь — конкуренции ТМ (брендов). Уже сегодняшние патентные войны оказываются огорчительно антиконкурентными, ограничения касаются продажи альтернативных продуктов при том, что эти продукты, совершенно очевидно, противопоставляют себя конкуренту, а не пытаются выдать себя за его клон. Выиграют, ускорят свое развитие те страны, которые первыми расширят возможности конкуренции. Важно, чтобы понимание этого простого факта стало повсеместным. Каждый, кто поможет в этом, внесет посильный вклад в изменение ситуации вокруг ИС.

IT-войны 2012: мобильные против корпоративных

А для вас уже стала привычной аббревиатура BYOD («Bring Your Own Device» или, также популярное, BYOC, включающее  Computing вместо Device)? Google находит сегодня порядка десяти миллионов страниц, ее использующих, но на русском языке таких страниц менее двух тысяч. И это весомый повод обратить внимание на зарождающуюся тенденцию! Различие в выдаче Google не удивительно, так как новая тенденция — использовать на рабочем месте личные устройства — обосновано привязана к наиболее развитым странам (иными словами — к высоким уровням дохода сотрудников). Тем не менее, и в наших широтах сотрудники, «по долгу службы» включенные в работу корпоративных IT-систем, все чаще стремятся использовать свои собственные смартфоны, планшеты и даже работать на собственных ноутбуках вместо корпоративных десктопов.

В октябре прошлого года внимание к этой тенденции привлек нашумевший отчет компании Forester Research «People Are Bringing Macs To Work — It's Time To Repeal Prohibition» («Люди приносят Apple-компьютеры на работу — пора отменять запреты). Аналитики анонсировали этот отчет как первый из серии подготавливаемых исследований об атаке корпоративного сектора «яблочными» разработками. Конечно, и конкурирующие аналитики не упускают из виду происходящее — IDC в январе обнародовало свой взгляд на тенденцию в отчете «Follow the Consumer: The Consumerization of ICT and BYOD» (Следуя за потребителем: «приватизация» ИКТ и BYOD). Под натиском «мобилизации» по данным IDC в прошлом году для корпоративных нужд продано более 80 миллионов новых смартфонов и планшетов. А вот «в чистом виде» BYOD, по мнению аналитиков IDC, будет заметнее в развивающихся странах, где тенденцию использования персональных устройств в среднем и малом бизнесе объясняют стремлением повысить его эффективность и конкурентоспособность.

И дело, как видно из той же статистики продаж, не исчерпывается только продукцией Apple. Быстрый рост популярности планшетов, в том числе и на основе конкурирующих технологий, разумеется, также вносит свою лепту в эту тенденцию. Ведь «окопавшиеся» в сумках менеджеров миллионы планшетов, практически не уступающих в «персональности» смартфонам, вполне способны конкурировать с традиционными ПК в целом ряде областей. Так что привычные корпоративные политики, подчинявшие всю IT-систему CIO и еще недавно считавшиеся незыблемой частью охраны бизнес секретов, вполне могут стать историей. «Принцип BYOD направлен на то, чтобы сделать сотрудников счастливыми, расширить их права и возможности, повысить производительность» ,— утверждает Карен Феррис (Karen Ferris) – директор Macanta Consulting.  И целый ряд компаний и экспертов уже предлагает стратегии внедрения и средства использования этой тенденции (в частности множество ссылок читатель найдет в только что упомянутой публикации). Хорошим показателем того, что усилия прилагаются в этой области немалые, можно считать тот факт, что Google успешно продает рекламу на основе соответствующих слов, и автору в процессе подготовки статьи не раз показывалась такая реклама (правда, пока только на английском).

Чтобы понять, насколько BYOC-тенденция изменяет ситуацию в корпоративных IT, достаточно вспомнить относительно недавнее прошлое. В 2005 году Кирилл Татаринов, вице-президент Microsoft, в своем интервью совершенно справедливо утверждал: «Все, что связано с работой, и все, что связано с предприятием становится все более и более контролируемым, вопросы compliance очень серьезно решаются на государственном уровне, я уверен, что и до Украины это докатится… на крупных предприятиях людям запрещают получать и принимать частную переписку на рабочий адрес… На своем примере я могу сказать, что у меня есть частный e-mail и рабочий e-mail, и я держу их совершенно раздельными, и если еще четыре года назад они у меня пересекались и шли в один общий mail, то сейчас они совершенно раздельные и никак друг с другом не связаны».

Конечно, вопросы безопасности никто не отменяет, и при включении личных устройств в работу на предприятии эти заботы остаются едва ли не главной «головной болью». Задав соответствующий поиск, читатель уже найдет массу рекомендаций по обеспечению безопасности, например, 7 положений, которые следует выполнить, приводит в своей статье в itnews Лиа Тимсон. Впрочем, известный эксперт в области IT-безопасности Джон Каллас (Jon Callas), один из соучредителей PGP Corporation, полагает, что в плане корпоративной безопасности тенденция не составляет угроз. Это обусловлено целым рядом факторов, в частности тем, что современные мобильные операционные системы — iOS, Android, Windows Phone, BlackBerry — не только изначально созданы с высокой степенью защиты, но и постоянно повышают уровень защищенности (например, их безопасности способствуют высокие темпы разработки и обновления. Новые версии выходят раз в 1-2 года в отличие от 2-5 лет для традиционных ОС). С другой стороны еще одна быстро развивающаяся технология способна объявить тенденцию BYOD даже инструментом улучшения безопасности. Речь об NFC (Near Field Communication), внедряющейся в мобильные устройства ускоренными темпами.

«Революция или эволюция»,— рассуждают аналитики еще одного агентства, на этот раз — Gartner, их суждения подхватывает IT-пресса, перечисляющая тактики и тенденции, которые уже удалось вычленить. А IDC уже предсказывает войны, которые развернутся между мобильными и облачными платформами, обращая внимание, что такие гиганты отрасли, как Microsoft, HP, SAP, RIM и даже Apple оказываются на распутье. Другими словами от обсуждения использования персональных мобильных устройств в корпоративном секторе в этом году есть все шансы перейти к обсуждению вопроса: «Какие именно технологии будут доминировать в этом процессе, и каким именно образом?»

Для Pay Space Magazine

вівторок, 10 січня 2012 р.

Три тезиса об образовании


Для одного наука — возвышенная небесная богиня, 
для другого — дойная корова, обеспечивающая его маслом.
Фридрих Шиллер (1759-1805)

Завтра в украинских школах начнется новый учебный семестр, чуть позже закончат сессию и отгуляют каникулы студенты и… И «философско-каникулярные» разговоры об образовании стихнут, уступив место задачам хотя и менее глобальным, но куда более актуальным, не просто ожидающим, а требующим решения уже сегодня, и даже сейчас. От этого, тем не менее, всплывавшие в новогодних компаниях вопросы не исчезнут. А разговор об образовании — разговор непростой и небыстрый. Отложив подробности до более удачного момента, рискну почти бездоказательно сформулировать три тезиса, обуславливающих, на мой взгляд, большинство наших образовательных проблем и вопросов.

Во-первых, нельзя забывать, что вся сознательная человеческая деятельность — двойственна (и образование, быть может, лучше всего отражает эту двойственность). Человек одновременно часть общества и даже более того — часть природы, и человек в то же время — индивидуум, дистанцирующийся от окружающего его мира и, в частности, от других людей. Эта двойственность заложена глубоко на физиологическом уровне, в некотором смысле эта двойственность представлена относительной независимостью полушарий нашего мозга (если вас заинтересовал этот аспект — посмотрите старый TED-овский доклад Jill Bolte Taylor's stroke of insight). Определяемые этой двойственностью свойства образования позволяют рассматривать его с одной стороны — как общественную ценность, а с другой — как необходимый элемент успешной личности. Другими словами: и обеспечивают формирование у новых членов общества институционально-необходимых качеств (этики, морали, знаний, навыков, социализации и т.д.), и дают учащемуся (в идеале) то, что ему потребуется для преуспевания. Баланс этих задач — первая составляющая успеха образовательных институтов.

Во-вторых, образование это способ обретения учащимся способностей к эффективному труду. В обретении этих способностей заинтересованы и общество, и сам учащийся (или, на первых порах, представляющие его интересы родители/опекуны). То есть этот, второй аспект как бы ортогонален к первой составляющей, так как не раскладывается по осям личность-общество. Зато этот аспект наиболее очевидно зависим от технологического развития: умение водить автомобиль разительно отличается от навыков обхаживания лошадей (я намеренно привожу примеры, «живущие» вне современных учебных институтов, чтобы подчеркнуть широту постановки образовательных задач). На последнем примере также хорошо видны сочетания интересов личности и общества (кто из нас не возмущался водителями-недоучками!)
Именно в рамках этого аспекта разгораются и наиболее жаркие дискуссии («Модель, по которой строится университет, уже давно не соответствует потребностям общества — в первую очередь бизнеса»,— пишет Валерий Пекар И… получает более полутораста комментариев в facebook (это не считая комментариев к самой статье). А вот, например, «Репортаж с DOU Panel: Подготовка кадров для ИТ-индустрии»). Острота постановки вопросов в этой плоскости неслучайна: именно здесь сосредоточены наиболее очевидные ожидания, да и влияние таких изменений сказываются быстрее всего. Обсуждению этих вопросов необходимо, конечно, уделить отдельную публикацию. Здесь же замечу лишь основной, на мой взгляд, источник запроса на перемены.
До наступления информационной (постиндустриальной) эры внимание учащихся в светском процессе образования было сконцентрировано на изучении естественных сущностей и законов их взаимодействия. Вне зависимости от того, изучалась ли география, химия или сопромат, изучаемый объект не зависел от человеческих желаний. Несколько обособленными в этом плане выглядят юриспруденция или лингвистика, но и здесь, на самом деле, изучаемый предмет объективен настолько, насколько объективны законы общественного развития. Знание сопромата было одинаково полезным любому инженеру-механику. И польза эта не зависела от страны или принятых на предприятии внутренних стандартов. Сегодня ситуация изменилась. Знания PowerPoint или 1С-бухгалтерии необходимы и полезны не всегда, системный администратор, умеющий с завязанными глазами управлять Unix-средой, не сможет применить свои навыки в Windows-окружении. Особенно хорошо видны эти отличия в IT-отрасли (скажем, на примере языков программирования) — и не удивительно, ведь это «родина информационного общества».
Другими словами, в образовании, особенно профессиональном, все еще не осмыслен переход от ориентации учащихся на взаимодействие в процессе работы с сущностями естественными, универсальными по своим законам, к работе с объектами рукотворными, придуманными человеком. При этом не только «конструкция» этих сущностей, само их существование, законы функционирования вовсе не неизменны, а задаются вполне конкретным разработчиком, но все эти особенности еще и защищаются как интеллектуальная собственность (ИС). По-видимому, рано или поздно такое осмысление даст нам новое качество образования (подобно тому, как рядом с классическими гимназиями начала прошлого века появились «реальные училища»).

Третий тезис, также «ортогональный» к двум предыдущим, родился из столь же жаркой, сколь и вечной «застольной дискуссии»: А кому оно вообще надо это, так называемое, «хорошее образование»? Скрою возраст вопрошавшего, ибо вопрос этот существует вне возрастов, разве что задавать его в какой-то момент перестают и начинают на него отвечать :). К счастью, и ответ может быть найден каждым, кто не поленится осмыслить собственное восприятие мира.
Одним из условий активности человека в мире является существование у него некой модели мира. Людвиг фон Мизес заметил в своем фундаментальном трактате «Человеческая деятельность», что «чтобы заставить человека действовать, простого беспокойства и представления о более удовлетворительном состоянии недостаточно. Необходимо третье условие: ожидание, что целенаправленное поведение способно устранить или по крайней мере смягчить чувство беспокойства». Ожидание определенных результатов от известных воздействий — это и есть моделирование действительности. А поскольку активность человеческая весьма разнообразна, то мы вовсе не грешим против истины, утверждая, что в голове каждого из нас существует определенная Модель Мира. Модели эти весьма различны (очень интересно об этом говорит Спиральная динамика, см., например, здесь), но для разговора об образовании важнее не типизация этих моделей Спиральной динамикой, а осознание размера модели.
Собственно образование и следует рассматривать в этой, третьей плоскости, как средство развития Модели Мира, в первую очередь — увеличения ее размера, охвата моделью различных элементов мироздания. Заметим, что чем более развита модель — тем быстрее идет и дальнейшее ее развитие, тем легче в нее ложатся новые факты и тем эффективнее происходит их использование. В каком-то смысле расширение модели мира подобно совершенствованию восприятия: человек вполне может прожить без музыкального слуха, да и дальтоники обычно не считаются инвалидами, тем не менее, мы ценим и полноцветное зрение, и тонкий слух. Последним аргументом за развитие модели (по порядку, но не по значимости :) обычно служит напоминание, что развивая модель, человек обретает новые, специфичные навыки (умение учиться), позволяющие ему, при необходимости, выполнять «авральное» развитие своей Модели в соответствующих обстоятельствах (примеры использования подобных навыков можно было наблюдать в процессе слома-перестройки институциональной структуры после распада СССР).
Чем более развиты общественные институты, чем более активна жизнь гражданского общества (в каком-то смысле, чем более демократично общественное устройство),— тем выше общественная заинтересованность в развитии Модели Мира. Недаром ведь светское образование существует не во все моменты нашей Истории и не во всех слоях общества. С другой стороны, чем более развита Модель, тем более дееспособна личность (ведь мы помним, что чем больше круг предсказуемых реакций в ответ на наши действия, тем активнее деятельность). Да и старинное «предупрежден — значит, вооружен»,— говорит как раз об этом. То есть в развитии собственной модели, как никто, заинтересован сам человек. Поэтому-то наша третья плоскость «ортогональна» делению «человек-общество» (к тому же, вероятно, усложнение модели развивает оба полушария, так как вместе с совершенствованием представлений о логике устройства мира, растет и способность к восприятию его свойств). Ну а «ортогональность» к навыкам извлечения дохода обусловлена для этой постановки вопроса уже самой исходной посылкой «А зачем оно надо?».
А «какого размера» модель нужна? Правда ли, что чем больше — тем лучше? Или слова «это они заучились маненько» (с) могут быть справедливы? Скорее всего, это предмет для еще одной заметки. Вместе с вопросами о приоритетных направлениях развития Моделей и соотношении затрат на этот процесс со стороны общества и индивида. Но вот осознание того, что счастливчиков из стран «золотого миллиарда» отличает значительно больший размер Модели Мира, подталкивает к мысли, что пока идут дискуссии свою Модель лучше иметь, как в анекдоте: «и побольше, побольше» :)